Вдруг понимаешь, что хочешь быть не исполнителем, а творцом,
Не журавлем, не синицей, а ласточкой и скворцом,
Что каким же отчаянным все-таки нужно быть храбрецом,
Чтоб каждый день, не таясь, выходить из дома.
А потом понимаешь, что кроме любви ничего и нет,
Ни сомнений, ни радости, ни сладкой печали на самом дне,
Что останется рядом лишь тот, с кем не страшно ни в горе, ни в тишине -
Тот, чье имя у тебя записано на ладони.
— Rowana
Альвейн, жрица Высшего Духа Воды — ещё одна влюбленная девочка, привет. Альвейн — хорошая аргская женщина при своём мужчине — кроткая, благодарная, готовая поддержать, как может. Она с самого детства никому ничего не собиралась доказывать. Она умеет вышивать, «готовит борщ, хранит верность» и носит под сердцем ребенка. Но Альвейн никогда не выйдет замуж. Так вышло, что её мужчина — тот самый Высший Дух Воды. Вы никогда не слышали? Духи тоже умеют любить.
Её отец, отважный воин, погиб, когда она была ещё маленькой. Её мать сошла с ума от горя. Её сестра так же избрала путь воителя и отправилась странствовать. Её любимый дух, по сути, воспитал её такой, какая она есть сейчас: нежная, мягкая, легкая, но со стальным стержнем. А потом взял к себе в храм. Альвейн — хорошая жрица, умеет лечить, варить зелья, зачаровывать амулеты... Пожалуй, она заслуживает своё место: пусть Альмаар с Сантианом подавятся своим пренебрежением. Но всё ещё влюбленная девочка — в первую очередь.
Игра была и болезненной, и восхитительной и, главное, очень красивой. Асты это вообще красиво, но сложно — решили Альвейн и Фаэран, наблюдая, как дочь Первого жреца танцует на площади. Их обычаи было не сложно пытаться воспринимать, но ближе к концу ночи Альвейн и сама прочувствует их, пропустит сквозь себя, выходя петь и танцевать посреди неизвестности на грани гибели мира. Мы играли в магию, магия играла нами. Я который день не знаю, как выразить свой восторг тем, что сделали мастера. Как сходились дети действительно
разных народов, как истории вплетались одна в другую, как неизвестность нависала, но не двигалась никуда, пока ты не начинал взаимодействовать с ней на свой страх и риск.
Если говорить о бесценных моментах, то.то:
— Подарить принцу Руану щенка, которого в издевку князь вайе преподнес Сантиану, который свалил его на руки Альвейн, а Альмаар запретили держать при храме. И видеть, как принц рад этой никому не нужной собаке. И его воспитатель, и Первый жрец видят в щенке не оскорбление, не обузу, а маленькое и беззащитное пока живое существо.
Мне было очень странно начинать игру с плюшевой собакой в руках, но как искренне юная жрица в этот момент прониклась астским народом!
— Спасти от отравления спутницу князя вайе, почувствовать себя на своём месте.
Если бы я ещё могла сделать это, не бегая оффтопно к правилам то и дело ~
— Рассказать сестре о своём романе и о своём ребенке, потому что завтра можешь её потерять, и столкнуться с самой удивительной реакцией, которой совсем не ожидал: с недоверием. Недоверием к самой Альвейн (что ещё можно было бы пережить), и к Элиану. Чувствовать себя самой маленькой и потерянной — «если тебе не верит сестра, то кто же тебе поверит?». Туманно жаловаться принцу, искать уединения, тихонько петь «Господина горных дорог»... А потом звать своего духа, не взирая на запреты чужой праздничной ночи. И наблюдать, как несколькими простыми фразами Элиан может снова сделать всё легким и правильным.
Это был один из двух самых резких перепадов игры, чувствуемых персонажем невероятно остро, до мельчайших оттенков отчаянья и счастья. А ещё я впервые увидела Элиана в игре — и действительно влюбилась.
— Уговаривать Сантиана танцевать астские танцы в темноте и обвинять Альмаара в том, что он чудовищно скучен.
Просто пятиминутка любви к своему посольству.
— Меч и сфера. С начала и до конца: волнение, недоверие, раскаяние. Сбиваться с ног, пытаясь узнать правду. Не понимать, почему Альмаар считает, что людям нужно чье-то покровительство. Сходить с ума оттого что Урса напала на Азирру, а Элиан не отзывается. Бесконечно подозревать, а потом услышать Азирру, стоящего перед мечем и расплакаться навзрыд: сначала одной, после — в плечо Руану, а после и на коленях перед мечом, пытаясь признаться в только что найденной тьме, в неспособности верить.
Это было просто волшебно: игра нашла в моём персонаже дыру, которую я сама не прописывала. Она просто была, естественно выливаясь из богатой биографии Альвейн: жрица действительно верила в людей до первой ошибки, только когда не было поводов не верить. Её обижали всю жизнь, да, но легкость, появившаяся с доверием к миру — миру в целом и его частностям, которые рядом — возможно, стоит будущего разочарования.
Но главное, всё это было честно прожито, прочувствовано и понято самой Альвейн, Той практически не принимала участия здесь.
— И первый сделанный шаг к вышеописанному доверию: сорваться с исповеди шаманки, которая, казалось бы, может что-то, наконец, прояснить в ситуации, чтобы спасать отравленного Астерро, о котором знает одну-единственную туманную легенду. Да, Астерро нравится Альвейн по этой легенде: потерянный, изгнанный, лишенный своего места. Но спасала она его, не разбираясь в деталях, только потому, что попросил Руан. Она не могла терять за расспросами драгоценное время, если принцу это кажется действительно необходимым.
Руану она даже об этом расскажет позже.
— Говорить в опустевшем Храме Огня с одним из хранителей меча, пытаясь уложить в слова недавнюю метаморфозу, весь её восторг и ужас, и начинать искренне болеть за то, чтобы история с мечом закончилась хорошо, чтобы все барьеры были сняты. Обниматься с духом, чувствовать себя живой, как никогда.
Кажется, это нас, драматургов, учили называть катарсисом.
— Танцевать на площади, конечно, петь «Имя её». Просто не объяснить, почему нельзя было не сделать этого. Астерро сказал, что в танце главное — искренность. Если так, это был очень хороший танец.
А по совести, конечно, не очень.
— Узнать, что от Альмаара «пахнет совой», но не подозревать его ни в чем. А зря.
— Смотреть, как продолжается жизнь: как принц держит огонь, как танцует Альфарра, провожать Альмаара и Сантиана домой.
— Дождаться возвращения Элиана, едва не плакать от счастья и облегчения. Снова танцевать — на сей раз с ним, чувствуя, что весь ужас действительно закончился. Признаваться в любви, понимая, что этого мало, потому что кроме любви ничего и нет, и всего, пережитого за Ночь Огня, не выразить.
— Поговорить с сестрой в темнице: тосковать, смеяться, дерзить... Осознавать с ужасом, насколько она иная, но чувствовать бесконечную нежность и гордость. И, снова — что кроме любви ничего и нет. Прощаться как будто навсегда, но надеяться на встречу.Если говорить спасибо, то.то:
— Мастерам, за то, что сколько сделали, и как сделали, и как это жило и дышало всю ночь. Всё ещё не хватает слов восторга и любви.
— Игротехам за заботу об игроках и за ваших тварей, открывающихся с самых разных сторон.
— Игрокам за атмосферу, эстетику, за то, что мы пережили вместе. За то, какие были разные и потрясающие. Тому вкрадчивому вайе, который верил духам меча, отважной торговке яблоками и величавой королеве. Сантиану с его воинской честью, озорной Цапле, спасенной Камидее, дерзкой Ласке. Первому жрецу, который терпел расспросы Альвейн, и Фаэрану, который лучше знал, как позаботиться о принце. Такому восхитительному и такому человечному Азирре, Астерро — разбитому, но настоящему асту.
Но особенно вот этим троим:
— Kelear за сестру, которую никогда не понять по-настоящему, но которой можно восхищаться. Такую заботливую, но способную разбить вдребезги. Главное — за сестру, которой всю жизнь можно идти навстречу, но никогда не дойти. И за то, что Альвейн, кажется, дошла.
— Эйтн за Руана — трогательного, искреннего и такого своего. За заботу и доверие, за то, что, кажется, ни он, ни Альвейн не боялись показаться слабыми друг другу. И как это естественно чувствовалось, я говорила уже. И, конечно, за то, что позвал меня играть в это.
— фабре. за Альмаара — да, конечно. Но, главное, за Элиана. За его нежность и поддержку, за то, что он был рядом и за то, сколько значил для Альвейн. За танец и чисто кинестетический кайф настолько тактильной игры. За то, как просто втянул меня, как игрока, в эту завязку с головой, когда я не знала, на самом деле, как себя вести.
И за то, насколько Альмаар и Элиан отличались — отдельно.Если говорить о том, что будет дальше, то... я не знаю. Ночь Огня разбила девочку и собрала по кусочкам нового человека, умеющего дышать полной грудью, беспечного и счастливого, как ребенок. Как скоро она пожалеет, что не носила с собой кинжала и не убила Альмаара этой ночью?.. Пожалеет ли вообще? С кем её дороги останутся переплетенными, а с кем разойдутся навсегда?
Она останется жить, она вырастит
сына внезапно, сыновей где-нибудь в безопасной глуши, на периферии истории, с интересом наблюдая перемены, постигнувшие мир. Детали? Я надеюсь узнать их когда-нибудь. А пока только что миновала Ночь Огня и...
Выходи танцевать на площадь - а что ещё,
положа руку на сердце,
здесь и возможно делать?