Это не отчет, это меня не отпускает, простите.В детстве казалось, что корабли, покачивающиеся на волнах у пристани — большие животные, вроде белокрылых птиц, только крыло у них одно, парус. Особенно в сумерках. Большие спящие добрые звери. Сейчас темнеет, и в маяке уже зажегся свет. С моря веет прохладой, запахом соли и водорослей. Лимирэль ждет, когда причалит корабль, на котором уходил в море брат, и тихонько вторит музыке волн. Она поет о том, что ещё ни разу не была в море на кораблях, но очень хочет и надеется, что в следующий раз Лаэброс возьмет её с собой. Она поет о том, что, когда вырастет, станет капитаном доброго корабля, и они с братом — тоже капитаном — проплывут по всем морям, что есть на свете. А потом они вернутся в Гавани и пойдут домой ужинать.
От Лаэброса, когда он сходит на сушу, пахнет морем: той же солью, и водорослями, и ещё чем-то свежим и горьковатым. Лимирэль бросается обнимать его, и он, смеясь, растрепывает ей волосы. Пока они идут к маяку, Лимирэль выспрашивает, как там море, рассказывает, какую красивую раковину они с мамой нашли на берегу. Она большая, блестящая и полосатая, и теперь в ней живут ракушки помельче и жемчуг. Лаэброс знает, что дом давно уже полон морских подарков, но Лимирэль с матерью просто не могут остановиться... Такова прибрежная жизнь: море живет в их душах, море живет в их домах, морю они посвящают жизнь.
Когда они уже подходят к маяку, Лимирэль спрашивает как бы невзначай:
— А ты сможешь взять меня с собой? В следующий раз?
Лаэброс не может не знать, что сестра уже давно лелеет этот вопрос. Он улыбается.
— Смогу. Но ты должна будешь меня слушаться.
...и она слушалась. Сколько себя помнит....и она слушалась. Сколько себя помнит. Вот и теперь, брат сказал ей «возвращайся домой», и вот она дома. У пристаней стоят новые корабли, но море поет ту же, знакомую с детства песню.
Когда её спрашивают, что стало с Лаэбросом, она отвечает: «он может вернуться однажды». По суше или по морю. Правду она расскажет только матери, а та решит, что рассказать остальным. Сама Лимирэль больше не будет об этом говорить. Это только её боль и только её надежда. Её память. Тяжесть, с которой Лаэброс опирался на неё, когда ему прожгло ногу кнутом балрога, раня сестру каждым словом о том, что его нужно бросить здесь. Его вечная настороженность и редкие улыбки. И вид его плаща сквозь пелену слез, когда он уходил на Север. Бессчетное количество раз она успела подумать о том, что можно было сделать, чтобы этого не случилась. Немыслимо долго и старательно подбирала слова, которые могла бы сказать брату, чтобы он передумал. А потом поняла, что не было правильных слов. И жалеет теперь об одном: что не отдала ему, уходящему, мамин жемчуг, чтобы море оставалось с ним, где бы он ни был.
В Гаванях отступление кажется страшным сном, как в бесконечной гонке со смертью Гавани казались чем-то недостижимым. Но когда Лимирэль смотрит на свои руки, ей чудится, будто они все ещё в чужой запекшейся крови, которую даже соленая морская вода не в силах смыть. Она знает, что вернулась уже не той девочкой, которая впервые покидала Гавани, и что едва ли когда-нибудь она сможет вернуться на самом деле. Целительница слушалась брата всю жизнь, но он выбрал свой путь, а она выбрала свой. Ни один из них не стал капитаном. Оба так или иначе отдали жизни войне.
Но сейчас она дома, и прибой играет у её ног, а в маяке уже зажегся свет. Там устраиваются на ночлег все те, кого они с матерью смогли принять, и одному из них ещё надо будет сменить бинты... Лимирэль знает, что он её ждет. Но море ждало её дольше. Неотданный жемчужный браслет тяжелит руку. Снять бы его, подарить волнам, отпустить всё, что случилось, не надеяться на то, что кажется несбыточным... Но надежда наполняет её светом. Эта война свела их с братом однажды, почему бы ей не свести их снова? Море вознаграждает тех, кто посвящает жизни ему, должна и война. Может, хотя бы во снах, если Гветиль научит её этим чарам... И тогда — Лимирэль верит — она сможет найти правильные слова. Не для того, чтобы брат передумал, но чтобы знал, что она будет ждать его, и будет рада ему — любому.
Лимирэль улыбается и подставляет лицо ветру, ветер пахнет солью и водорослями.
В детстве казалось, что весь мир звучит в такт, и не бывает фальши, и нет бед страшнее штормов. Лимирэль уже знает, что она станет целительницей, и почти не выходит с братом в море. И, когда небо темнеет от штормовых туч, а Лаэброс ещё не вернулся, Лимирэль больше не ждет у пристани, она ждет на маяке. Иногда — бессонно, ночами напролет. В теплом мерцании путеводного огня она застывает, подолгу терпеливо всматриваясь в волнующееся море. За рокотом стихии не слышно её тихую песню о том, что все потерянные должны найтись, и поэтому свет не погаснет. Главное — увидеть его. И каждый раз она представляет тот момент, когда среди волн и всполохов моряки различат луч маяка. Поэтому она ждет именно тут. В момент, когда Лаэброс увидит этот свет и поймет, что они выбрались, что они почти дома, Лимирэль будет как будто причастна к этому свету, даже если на самом деле нет.
А потом ветер разгонит темные облака, и будет рассвет — после ночных штормов бывают самые звонкие и ясные рассветы.